Таня вздохнула и сказала:
– Слишком мрачно.
– Не слишком, – вежливо ответил Юлий. – Ведь мы не погибли, прекрасная Татьяна. Мы еще живы. И мы, блистательная Татьяна, замечательно себя чувствуем. Однако должен признаться, господа, что в последнее время я склонен к рассуждениям в духе конспирологии. Мне кажется, что семена стебля всегда были с нами. И в десятом веке, и в двадцатом, и в двадцать втором. Однажды кто-то решил, что час пробил, и швырнул семя в почву…
– Кто? – спросил Денис, сильно сжав Тане запястье; она издала негромкое восклицание и посмотрела на него удивленно, но он уже овладел собой и улыбнулся ей классической улыбкой кабацкого мачо.
Юлий посмотрел на своего спутника – тот немедля наполнил его бокал.
– Не знаю, – сказал он. – Но ясно одно: каждому семени нужна почва. Понимаете?
– Понимаю, – сказал Денис. – Семя и почва. Одного без другого не бывает.
– Именно так, мой юный друг! То есть дело не в траве, а в месте ее произрастания. В нас с вами. А теперь, – выпускник Гарварда сунул трубку в нагрудный карман пиджака и выпрямил спину, – позвольте тост. Я хочу выпить за хозяйку вечера. Таня, будьте всегда красивой и коварной. Будьте презрительной, шикарной, полупьяной, декольтированной и жестокой, ибо таково наилучшее состояние для всякой женщины. За вас.
Таня благосклонно кивнула, пригубила свой мартини и осведомилась:
– Я была с вами жестока?
Вместо ответа Юлий встал, оказавшись невысоким и сутулым. Вежливая улыбка слетела с его лица; он извлек две визитные карточки, небрежно кинул на стол.
– Всего наилучшего.
Зиновий посмотрел на Таню с презрением и вожделением, хамски подмигнул, Дениса вообще не удостоил вниманием, и оба направились к выходу, причем по дороге задержались не менее чем в двух местах, чтобы обменяться приветствиями с полуголыми женщинами и пьяными мужчинами.
– Кто такие? – спросил Денис.
Таня откинулась в кресле.
– Случайные знакомые. Не бери в голову.
– Они не заплатили.
– Заплатили. Ты просто не заметил. Такие всегда за всех платят.
– Неприятные люди.
– Им наплевать. Мне тоже.
– По-моему, у них были планы, – сказал Денис. – Насчет тебя.
– Ничего страшного, – весело ответила Таня. – Подумаешь, двух дураков продинамила. Причем один – доктор историософии. Завтра всем расскажу, что лично крутанула динамо доктору историософии. Выпускнику Гарварда. Владельцу особняка в Новой Москве. Такое не каждый день бывает.
Денис вздохнул, решил выпить водки, потом передумал и неуверенно начал:
– Насчет Глеба…
– Не надо, – резко перебила Таня. – Не надо, Денис. Пожалуйста. Как только ты пришел, я все поняла насчет Глеба.
– И что же ты поняла?
– Я была нужна Глебу, – сказала Таня. – Я была важна для Глеба. Важнее меня для Глеба был только один человек – сам Глеб. А теперь у него есть что-то важнее меня. Или кто-то. Глеб больше не испытывает во мне потребности.
– А ты? – спросил Денис.
– Я? – Таня вдруг всхлипнула. – Я пришла одна в дорогой ресторан, набитый самыми грязными разложенцами в городе. Я – девушка Глеба. У меня в сумочке деньги Глеба. На мне платье, купленное Глебом. На мне украшения, купленные Глебом, и туфли. И белье. Я пришла и сижу тут, как дорогая шлюха, у всех на виду, и не знаю, что мне делать.
– Зато я знаю, – твердо сказал Денис. – Поехали отсюда.
– К тебе?
Денис покачал головой.
– Я тут ни при чем. Ты – девушка Глеба. На тебе платье, купленное Глебом, и туфли, и украшения. Кем я буду, если повезу тебя к себе?
– Тогда отвези меня к Глебу.
– Нет.
– Тогда, – Таня побледнела, – иди к черту и оставь меня здесь!
– Нет.
– Идите тогда вы все! – закричала Таня и с размаху швырнула вилку. – С вашими деньгами, с вашей травой, с вашими семенами и почвой! С вашими башнями, схронами и секретами!
Метрдотель, или как там его, был, разумеется, блестяще натренирован и возник перед ними буквально в долю мгновения: плотный, нахмуренный, как бы лоснящийся от осознания важности собственной миссии.
– Молодые люди, – прошелестел он, – здесь так себя вести не принято.
– Ты тоже иди к черту! – крикнула Таня, и содержимое одного из бокалов – красное бордо – полетело в лицо метрдотелю; тот и глазом не моргнул, зато рядом возник еще один – тоже плотный и тоже лоснящийся, но с гораздо более равнодушной физиономией.
– Разрешите нам проводить вас к выходу, – произнес первый, улыбаясь.
Вино стекало с его носа и подбородка на белоснежную грудь.
– Принеси еще водки, – грубо приказала Таня, – и исчезни.
– Водки больше не будет, гражданка, – ответил первый; второй молчал и даже, как показалось Денису, не моргал. – И остального тоже. Прошу вас покинуть зал. Сейчас же.
Равнодушный все-таки моргнул, шагнул вперед и приглашающе протянул к Тане крепкую ладонь.
– Не трогай, – тихо посоветовал Денис.
Равнодушный продолжал выдвигать руку, наподобие шарнира, деловито, но не без некоторого изящества.
Можно было решить все миром. Встать, извиниться, улыбнуться, похлопать сотрудников общепита по плечам и гордо уйти, а где-нибудь в коридоре заплатить за разбитую посуду и испорченную манишку метрдотеля, купленную явно не в магазине сети «Все свое». Но тут вдоль невидимой стены ресторана, буквально в десяти шагах от Дениса, прошли, держась за руки, двое – мальчик и девочка, на двоих едва тридцать лет, оба в кроличьих кацавейках, румяные и смущенные обществом друг друга, типичное первое свидание; они повернули в сторону ресторана прекрасные юные лица и замедлили ход. Они явно никогда не были в ресторане для разложенцев и не понимали, что происходит. Денису стало тоскливо, он прикинул габариты метрдотеля и его приятеля и решил прорываться.